dosoaftor
вторник, 21 мая 2024
dosoaftor
Заявилися соловйи. Чайки летают, дятлы прыгают. Ворона ганяет сороку,
потом сорока гоняет ворону. Кот увидел червяка, удивляется.
Удуванчики кругом, выглядит весело.
Кот желает торчать на улице постоянно.
Если не ходить то спать на своей башне.
Грядками заниматься можно рядом но всё время кося одним глазом.
Что непросто...)
потом сорока гоняет ворону. Кот увидел червяка, удивляется.
Удуванчики кругом, выглядит весело.
Кот желает торчать на улице постоянно.
Если не ходить то спать на своей башне.
Грядками заниматься можно рядом но всё время кося одним глазом.
Что непросто...)
суббота, 18 мая 2024
dosoaftor
понедельник, 13 мая 2024
dosoaftor
...Очутившись лѣтомъ въ деревнѣ, я прониклась желаніемъ почтить память любимаго поэта чтеніемъ его произведеній съ народомъ. Я рѣшила приступить къ этому чтенію просто, безъ особеннаго выбора, и запаслась полнымъ собраніемъ его сочиненій. Но наканунѣ этого перваго чтенія мнѣ подали съ почты маленькую книжечку Читальни народной школы, на обложкѣ которой я прочла: Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ. Его жизнь и произведенія. Очеркъ Н. Ѳ. Бунакова. Съ портретомъ Лермонтова и 2 рисунками. Спб., 1891 г.
"Почему же не начать именно съ этого чтенія, предназначеннаго для народа?" -- подумала я и на другой день входила въ хату Хата эта была выстроена мною нѣсколько лѣтъ тому назадъ, поодаль, особнякомъ, чтобы никто и ничто не служило помѣхою нашимъ чтеніямъ.
Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ хаты, въ вишнякѣ, подъ яблоней, я увидѣла кучку людей. Ихъ оповѣстила уже баба Параска о моемъ пріѣздѣ, и они поджидали меня въ условленномъ пунктѣ. Мы обмѣнялись поклонами и вошли въ хату. Въ хатѣ все было прибрано по-праздничному, вычищенный самоваръ кипѣлъ на лежанкѣ, въ углу теплилась лампадка. Послѣ обычныхъ привѣтствій, мы усѣлись на скамьяхъ вокругъ большаго стола и стали пить чай. Здѣсь были все знакомыя лица: баба Параска, со двойственнымъ ей тактомъ и благочиніемъ, хлопотала у самовара; тихая баба Маря безшумно помогала ей; высокая и худая, какъ щепка, Акулина усердно нарѣзывала ломти хлѣба; вѣчно оживленная и восторженная свекровь ея спѣшила занять почетное мѣсто въ углу; новая относительно посѣтительница чтеній, баба Горпына, попыталась-было тоже играть нѣкоторую роль и начала разсаживать гостей, но баба Параска строго и категорически заявила ей, что это не ея дѣло и что здѣсь есть лица постарше ея (т.-е. она, конечно, баба Параска). Умная старостиха не силилась играть ровно никакой роли и съ достоинствомъ заняла свое обычное мѣсто. Дѣдъ Бруско, съ свойственною ему саркастическою улыбкой, усѣлся поодаль, у печки, и имѣлъ видъ человѣка, наблюдающаго издали. Скамью налѣво заняли Савелій Ч., ной кумъ, бывшій староста, держащій себя весьма скромно, но съ большимъ достоинствомъ; мужъ акулининой свекрови, Ѳедоръ, молчаливый и замкнутый человѣкъ, превосходный мужъ и отецъ; Онуфрій С., ограниченный мужикъ, обладающій свойствомъ постоянно дремать во время чтенія; Демьянъ, съ пытливымъ, глубокимъ взглядомъ и рѣзкими морщинами, избороздившими его моложавое еще лицо; пріятель его, маленькій старикашка Григорій, совсѣмъ осунувшійся и сгорбившійся послѣ смерти жены. Направо усѣлись: Пантелеймонъ Е., побывавшій на своемъ вѣку въ различныхъ концахъ Россіи, умный, развитой, краснорѣчивый, видѣвшій много горя и посидѣвшій даже изъ-за напраслины въ острогѣ; бывшій старшина Тимоѳей Б., немножко грамотный, но мнящій себя самымъ умнымъ, образованнымъ и благовоспитаннымъ человѣкомъ въ околоткѣ; братъ его, Николай Б., погруженный въ свои хозяйственныя дѣла до неспособности вникнуть и выслушать какую бы то ни было книгу до конца; Тарасъ Ш., умный, грамотный, но очень молчаливый и застѣнчивый мужикъ; Ефимъ Е., поражающій своею начитанностью, и Кирилло П., научившійся въ острогѣ чтенію и сапожному мастерству, бойкій, даровитый, имѣющій видъ горожанина. На скамьѣ подъ образами заняли мѣсто: Акулина Ш., живая и энергическая женщина, жена Тараса Ш.; Александра Е., жена Ефима, съ выразительными черными глазами, говорящими объ ея умѣ и природной даровитости, и нѣсколько женщинъ "безъ рѣчей"...
... Я положила на столъ біографію Лермонтова и стала читать громко, медленно, вразумительно. Читать съ пожилыми крестьянами -- это не то, что читать со школьниками или даже съ грамотною деревенскою молодежью: тамъ вы просто и безцеремонно, на правахъ, наставника или наставницы, можете предложить тотъ или другой вопросъ, желая выяснить для себя, понимается ли читаемое произведеніе; здѣсь же подобные вопросы невозможны, неумѣстны и приходится терпѣливо выжидать момента, замѣчанія, изъ котораго вамъ сдѣлается вдругъ совершенна ясно, что слушатели ваши вполнѣ овладѣли смысломъ того, что вы предлагаете имъ. Первыя шесть страницъ біографіи прослушаны были молча, серьезно и сосредоточенно, только одинъ изъ крестьянъ освѣдомился, на столько ли Лермонтовъ былъ знаменитъ, какъ и Пушкинъ, о которомъ читали мы въ прошломъ году, и въ одно ли время жили они, на что послѣдующія страницы дали ему весьма опредѣленный отвѣтъ. Но когда дѣло дошло до стихотворенія:
"Люблю отчизну я..."
всѣ разомъ оживились, а по прочтеніи послѣднихъ строкъ:
"И въ праздникъ, вечеромъ росистымъ,
Смотрѣть до полночи готовъ
На пляску съ топаньемъ и свистомъ
Подъ говоръ пьяныхъ мужиковъ",
одинъ изъ крестьянъ замѣтилъ съ умиленіемъ: "И любывъ, и прыдывлавсь, и ни тилькы надъ трезвымъ, надъ пъянымъ не знущався!" (И любилъ, и вглядывался, и не только надъ трезвымъ, надъ пьянымъ не глумился!)
Стихотвореніе положительно понравилось; потребовали прочесть его вторично. Я чувствовала себя счастливою и прочла стихи съ удвоеннымъ одушевленіемъ...
"Почему же не начать именно съ этого чтенія, предназначеннаго для народа?" -- подумала я и на другой день входила въ хату Хата эта была выстроена мною нѣсколько лѣтъ тому назадъ, поодаль, особнякомъ, чтобы никто и ничто не служило помѣхою нашимъ чтеніямъ.
Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ хаты, въ вишнякѣ, подъ яблоней, я увидѣла кучку людей. Ихъ оповѣстила уже баба Параска о моемъ пріѣздѣ, и они поджидали меня въ условленномъ пунктѣ. Мы обмѣнялись поклонами и вошли въ хату. Въ хатѣ все было прибрано по-праздничному, вычищенный самоваръ кипѣлъ на лежанкѣ, въ углу теплилась лампадка. Послѣ обычныхъ привѣтствій, мы усѣлись на скамьяхъ вокругъ большаго стола и стали пить чай. Здѣсь были все знакомыя лица: баба Параска, со двойственнымъ ей тактомъ и благочиніемъ, хлопотала у самовара; тихая баба Маря безшумно помогала ей; высокая и худая, какъ щепка, Акулина усердно нарѣзывала ломти хлѣба; вѣчно оживленная и восторженная свекровь ея спѣшила занять почетное мѣсто въ углу; новая относительно посѣтительница чтеній, баба Горпына, попыталась-было тоже играть нѣкоторую роль и начала разсаживать гостей, но баба Параска строго и категорически заявила ей, что это не ея дѣло и что здѣсь есть лица постарше ея (т.-е. она, конечно, баба Параска). Умная старостиха не силилась играть ровно никакой роли и съ достоинствомъ заняла свое обычное мѣсто. Дѣдъ Бруско, съ свойственною ему саркастическою улыбкой, усѣлся поодаль, у печки, и имѣлъ видъ человѣка, наблюдающаго издали. Скамью налѣво заняли Савелій Ч., ной кумъ, бывшій староста, держащій себя весьма скромно, но съ большимъ достоинствомъ; мужъ акулининой свекрови, Ѳедоръ, молчаливый и замкнутый человѣкъ, превосходный мужъ и отецъ; Онуфрій С., ограниченный мужикъ, обладающій свойствомъ постоянно дремать во время чтенія; Демьянъ, съ пытливымъ, глубокимъ взглядомъ и рѣзкими морщинами, избороздившими его моложавое еще лицо; пріятель его, маленькій старикашка Григорій, совсѣмъ осунувшійся и сгорбившійся послѣ смерти жены. Направо усѣлись: Пантелеймонъ Е., побывавшій на своемъ вѣку въ различныхъ концахъ Россіи, умный, развитой, краснорѣчивый, видѣвшій много горя и посидѣвшій даже изъ-за напраслины въ острогѣ; бывшій старшина Тимоѳей Б., немножко грамотный, но мнящій себя самымъ умнымъ, образованнымъ и благовоспитаннымъ человѣкомъ въ околоткѣ; братъ его, Николай Б., погруженный въ свои хозяйственныя дѣла до неспособности вникнуть и выслушать какую бы то ни было книгу до конца; Тарасъ Ш., умный, грамотный, но очень молчаливый и застѣнчивый мужикъ; Ефимъ Е., поражающій своею начитанностью, и Кирилло П., научившійся въ острогѣ чтенію и сапожному мастерству, бойкій, даровитый, имѣющій видъ горожанина. На скамьѣ подъ образами заняли мѣсто: Акулина Ш., живая и энергическая женщина, жена Тараса Ш.; Александра Е., жена Ефима, съ выразительными черными глазами, говорящими объ ея умѣ и природной даровитости, и нѣсколько женщинъ "безъ рѣчей"...
... Я положила на столъ біографію Лермонтова и стала читать громко, медленно, вразумительно. Читать съ пожилыми крестьянами -- это не то, что читать со школьниками или даже съ грамотною деревенскою молодежью: тамъ вы просто и безцеремонно, на правахъ, наставника или наставницы, можете предложить тотъ или другой вопросъ, желая выяснить для себя, понимается ли читаемое произведеніе; здѣсь же подобные вопросы невозможны, неумѣстны и приходится терпѣливо выжидать момента, замѣчанія, изъ котораго вамъ сдѣлается вдругъ совершенна ясно, что слушатели ваши вполнѣ овладѣли смысломъ того, что вы предлагаете имъ. Первыя шесть страницъ біографіи прослушаны были молча, серьезно и сосредоточенно, только одинъ изъ крестьянъ освѣдомился, на столько ли Лермонтовъ былъ знаменитъ, какъ и Пушкинъ, о которомъ читали мы въ прошломъ году, и въ одно ли время жили они, на что послѣдующія страницы дали ему весьма опредѣленный отвѣтъ. Но когда дѣло дошло до стихотворенія:
"Люблю отчизну я..."
всѣ разомъ оживились, а по прочтеніи послѣднихъ строкъ:
"И въ праздникъ, вечеромъ росистымъ,
Смотрѣть до полночи готовъ
На пляску съ топаньемъ и свистомъ
Подъ говоръ пьяныхъ мужиковъ",
одинъ изъ крестьянъ замѣтилъ съ умиленіемъ: "И любывъ, и прыдывлавсь, и ни тилькы надъ трезвымъ, надъ пъянымъ не знущався!" (И любилъ, и вглядывался, и не только надъ трезвымъ, надъ пьянымъ не глумился!)
Стихотвореніе положительно понравилось; потребовали прочесть его вторично. Я чувствовала себя счастливою и прочла стихи съ удвоеннымъ одушевленіемъ...
воскресенье, 12 мая 2024
dosoaftor
суббота, 11 мая 2024
dosoaftor
Эта 5 с половиной килограм висит на локте, так интереснее чем просто спать на коленках.
Ни порисовать, ни в телефон потыкать.
Вот до судорги доведет, тогда уйдет довольный...)
Ни порисовать, ни в телефон потыкать.
Вот до судорги доведет, тогда уйдет довольный...)
пятница, 10 мая 2024
dosoaftor
Натыкаюсь на забацаный на музыку Пинкфлойда "филм".
Етим интелектом проделаный.
Непопадание ни в стиль, ни в смысл, ни в такт воще.
Нечто мерзкое настолько что недосмотрел и выкладывать небуду.
Но вот беда.
Естественному интелекту нравица.
Коментарии в духе впечатляющие пугающие сюриализмы, круто, пинкфлойдфорева, паралельная вселенная!!!
Лучший коминарий:
анимационный фильм "Тайна Третьей Планеты" посмотрите, музыка очень похожа
Но есть ощущение что гдето есть разумная жизнь.
Пара коментов попалась:
Не слушайте критиков, усё крутецкикрутецкое!
Правда найти критиков несмог, замучился мотать...
Етим интелектом проделаный.
Непопадание ни в стиль, ни в смысл, ни в такт воще.
Нечто мерзкое настолько что недосмотрел и выкладывать небуду.
Но вот беда.
Естественному интелекту нравица.
Коментарии в духе впечатляющие пугающие сюриализмы, круто, пинкфлойдфорева, паралельная вселенная!!!
Лучший коминарий:
анимационный фильм "Тайна Третьей Планеты" посмотрите, музыка очень похожа
Но есть ощущение что гдето есть разумная жизнь.
Пара коментов попалась:
Не слушайте критиков, усё крутецкикрутецкое!
Правда найти критиков несмог, замучился мотать...
dosoaftor
...Дело в том, что за прошедшие примерно 270 лет после исследований Г.-В. Стеллера открытые и описанные им природные объекты по большей части не исчезли и не претерпели существенных изменений. Слишком мало прошло "геологического" времени. Но люди, объекты их материальной культуры, одежда, жилища, жизненный уклад и вообще все, что связано с человеком, наоборот кардинально изменилось. Поэтому материалы и свидетельства, приведенные в книге, -- единственные и неповторимые.
Не был равнодушен Г.-В. Стеллер и к судьбе коренных жителей Камчатки. В главе "О первоначальном присоединении Камчатки" он с искренней болью описал, каким варварским способом это произошло. По его данным, в первой половине XVIII в. численность коренных жителей Камчатки уменьшилась в 12--15 раз, и он называет причины этого: помимо эпидемий, избиений, увода в плен -- обнищание народа из-за хищнического истребления промысловых зверей и рыбы, водка, венерические болезни. Пытаясь помочь камчадалам, несправедливо обвиненным, по его мнению, за участие в бунте, он самовольно освободил их из заключения. За это Г.-В. Стеллер по распоряжению Сената был вызван из Соликамска, где проводил исследования, на допрос в Иркутск. По пути туда Г.-В. Стеллер и умер 12 ноября 1746 г. на 38-м году жизни...
Не был равнодушен Г.-В. Стеллер и к судьбе коренных жителей Камчатки. В главе "О первоначальном присоединении Камчатки" он с искренней болью описал, каким варварским способом это произошло. По его данным, в первой половине XVIII в. численность коренных жителей Камчатки уменьшилась в 12--15 раз, и он называет причины этого: помимо эпидемий, избиений, увода в плен -- обнищание народа из-за хищнического истребления промысловых зверей и рыбы, водка, венерические болезни. Пытаясь помочь камчадалам, несправедливо обвиненным, по его мнению, за участие в бунте, он самовольно освободил их из заключения. За это Г.-В. Стеллер по распоряжению Сената был вызван из Соликамска, где проводил исследования, на допрос в Иркутск. По пути туда Г.-В. Стеллер и умер 12 ноября 1746 г. на 38-м году жизни...
четверг, 09 мая 2024
dosoaftor
Очень завидно нашему что другим дают не лечебный корм. Выскакивает и надеется прихватить. Но забрали.
Рыжий уже гдето подкрепился, но ритуально попросил, поел.
Хорошие люди, говорит, только кошек у вас нету...
Ну и погодка знаковая...
Рыжий уже гдето подкрепился, но ритуально попросил, поел.
Хорошие люди, говорит, только кошек у вас нету...
Ну и погодка знаковая...
понедельник, 06 мая 2024
dosoaftor
воскресенье, 05 мая 2024
dosoaftor
dosoaftor
...И когда попал в Вену, первым делом захотелось в оперу. Первыми спектаклями были Паяцы и Сельская честь в Volksoper, а потом - Похищение из сераля в Staatsoper, где в первый раз после большого перерыва выступил Кнаппертсбуш. Позднее слышал там Валькирию, что было страшно скучно и очень долго. Начиналось в 6.30, а заканчивалось в 11 часов. Я сидел близко, в первом ряду, и видел все, что происходило в оркестре. Помню, что иногда там были довольно долгие паузы у меди: тромбонист засыпал, потом вдруг хватал тромбон, играл и вновь надолго засыпал. Запомнилось Заклинание огня и, конечно. Полет валькирий. Все остальное я забыл начисто. Было только ощущение медлительности, тягости и скуки.
Концерты помню лучше. Например, концерт Клемперера, где играли Концерт для арфы Генделя (потом я совершенно перестал им интересоваться) и Седьмую симфонию Брукнера. Вот она мне почему-то понравилась, а никто не верил, что она мне действительно понравилась и что я не выпендриваюсь. Считалось, что эта такая ученая и чудная музыка. Потом был концерт с Девятой симфонией Бетховена под управлением Крипса. Но, как я сейчас понимаю, она была с вагнеровскими ретушами, потому что меня очень пугали в Скерцо валторновые взлеты. И еще отец доставал в редакции билеты (их рассылали, они никому не были нужны) на дневные концерты Общества слепых музыкантов. Они проходили в прекрасном золотом зале Musikverein'a. И почему-то больше всего слепые музыканты играли Шуберта - пели песни, играли в четыре руки, Forellen-квинтет.
Помню, ходил на какой-то концерт, где слушал сонаты Бетховена. И был разочарован тем, что звучание в зале не совпало с привычным звучанием по радио. Мне казалось, что в зале это звучит более плоско, не так объемно.
Еще какие-то очень обрывочные воспоминания о Девятой симфонии Шостаковича. Еще в Энгельсе, до Вены, в 1946 году слышал ее по радио. Тогда отец приехал впервые после окончания войны - значит, его не было дома года три-четыре. Помню, как объявили Девятую симфонию Шостаковича, и отец сказал, что уже слышал Седьмую. Это было очень неожиданное слуховое впечатление чего-то довольно свежего, яркого и неожиданного. А вот в Вене я слушал Октет Стравинского и совершенно его не понял. И вообще с современной музыкой не было никаких соприкосновений. Но почти всегда это было очень неинтересно. Даже помню первое неприязненное ощущение от музыки Дебюсси.
- Там, в Вене?
А.Ш. Да. Вообще же вкусовая основа, которая сложилась в Вене, была неплохой - гораздо более правильной, чем та, которая сложилась позднее, в результате учебы и того, что мне объясняли. Скажем, я не выносил пафоса - романсного и оперного пафоса, хотя оперу любил - номерную оперу. А вот пафос речитативного характера или пафос, драматических симфоний мне был как-то неприятен. Почему-то после Вены у меня осталась именно шубертовская интонация... И позднее я стал думать, что это и было самым правильным - и не надо было поддаваться во время учебы общему мнению, что, скажем, романсы Чайковского и Рахманинова - хорошие. Нужно было сохранить ощущение, что нельзя так бесстыдно раскрываться эмоционально.
- Но все-таки такая музыка, как Рахманинов, повлияла на тебя?
А.Ш. Конечно. Просто я думаю о том, что вкусовой ориентир, который мне дало в сумме пребывание в Вене, был правильнее, чем тот, который был здесь, в России. Тот ориентир был классический, может быть, чуть романтический, но никак не дальше Шуберта. Я помню, мне было несколько неловко слушать Шопена: казалось, что это что-то искусственное и манерное. Венский ориентир может и не совсем правильный, но наиболее чистый...
Концерты помню лучше. Например, концерт Клемперера, где играли Концерт для арфы Генделя (потом я совершенно перестал им интересоваться) и Седьмую симфонию Брукнера. Вот она мне почему-то понравилась, а никто не верил, что она мне действительно понравилась и что я не выпендриваюсь. Считалось, что эта такая ученая и чудная музыка. Потом был концерт с Девятой симфонией Бетховена под управлением Крипса. Но, как я сейчас понимаю, она была с вагнеровскими ретушами, потому что меня очень пугали в Скерцо валторновые взлеты. И еще отец доставал в редакции билеты (их рассылали, они никому не были нужны) на дневные концерты Общества слепых музыкантов. Они проходили в прекрасном золотом зале Musikverein'a. И почему-то больше всего слепые музыканты играли Шуберта - пели песни, играли в четыре руки, Forellen-квинтет.
Помню, ходил на какой-то концерт, где слушал сонаты Бетховена. И был разочарован тем, что звучание в зале не совпало с привычным звучанием по радио. Мне казалось, что в зале это звучит более плоско, не так объемно.
Еще какие-то очень обрывочные воспоминания о Девятой симфонии Шостаковича. Еще в Энгельсе, до Вены, в 1946 году слышал ее по радио. Тогда отец приехал впервые после окончания войны - значит, его не было дома года три-четыре. Помню, как объявили Девятую симфонию Шостаковича, и отец сказал, что уже слышал Седьмую. Это было очень неожиданное слуховое впечатление чего-то довольно свежего, яркого и неожиданного. А вот в Вене я слушал Октет Стравинского и совершенно его не понял. И вообще с современной музыкой не было никаких соприкосновений. Но почти всегда это было очень неинтересно. Даже помню первое неприязненное ощущение от музыки Дебюсси.
- Там, в Вене?
А.Ш. Да. Вообще же вкусовая основа, которая сложилась в Вене, была неплохой - гораздо более правильной, чем та, которая сложилась позднее, в результате учебы и того, что мне объясняли. Скажем, я не выносил пафоса - романсного и оперного пафоса, хотя оперу любил - номерную оперу. А вот пафос речитативного характера или пафос, драматических симфоний мне был как-то неприятен. Почему-то после Вены у меня осталась именно шубертовская интонация... И позднее я стал думать, что это и было самым правильным - и не надо было поддаваться во время учебы общему мнению, что, скажем, романсы Чайковского и Рахманинова - хорошие. Нужно было сохранить ощущение, что нельзя так бесстыдно раскрываться эмоционально.
- Но все-таки такая музыка, как Рахманинов, повлияла на тебя?
А.Ш. Конечно. Просто я думаю о том, что вкусовой ориентир, который мне дало в сумме пребывание в Вене, был правильнее, чем тот, который был здесь, в России. Тот ориентир был классический, может быть, чуть романтический, но никак не дальше Шуберта. Я помню, мне было несколько неловко слушать Шопена: казалось, что это что-то искусственное и манерное. Венский ориентир может и не совсем правильный, но наиболее чистый...
пятница, 03 мая 2024
dosoaftor
Кот поднял змею. Поводок спас ужа.
Наглая мышь решила что ей мало хозяйского мыла на кухне, так ей понадобилось детское в ванной...
Наглая мышь решила что ей мало хозяйского мыла на кухне, так ей понадобилось детское в ванной...