...Только при значительном количестве дворовых помещик мог чувствовать себя безопасным от недовольства собственных К. и от наездов разбойничьих шаек и соседей-помещиков. Содержание дворни, казалось, ничего не стоило владельцу: он кормил и одевал ее натуральными приношениями К., которые не привык пускать в продажу. Подати за дворовых платил, большей частью, мир. Иногда дворовые даже становились источником дохода для помещика, обучавшего их какому-нибудь ремеслу и затем отдававшего в наем или отпускавшего на заработки. Несравненно реже К. отрывались от земли с целью обращения их наделов в господскую запашку. В 20 великорусских губерниях В. И. Семевский насчитал только 108 имений, в которых были одни дворовые, и в них 1675 душ муж. п.; но из этих имений только в 41 дворовые обрабатывали землю (в количестве 963 душ), и даже в этих случаях можно предположить, по большей части, не обращение К. в дворовых, а скорее, наоборот, замену недостающих К. дворовыми. Только в малороссийских губерниях К. обезземеливались и переводились на «месячину» довольно часто. Вмешательство помещика в семейные отношения всего ярче обнаруживалось по отношению к бракам крепостных. Закон 1724 г., запрещавший принуждать к браку, на практике не соблюдался и не был подтверждаем правительством, несмотря на настояния синода. Браки внутри господской вотчины обыкновенно регулировались помещиком, его приказчиком или мирскими властями; с холостых, после известного возраста, некоторые помещики брали штраф. При выходе замуж за пределы вотчины требовался с 1754 г. документ, свидетельствующий о согласии помещика — выводная или отпускная грамота. Размер платы за отпускаемых на сторону невест определен был законом только в одном частном случае (10 р. за беглую, вышедшую замуж за солдата или чужого крестьянина); вообще же величина «вывода» определялась обычаем и желанием помещика. В 60-х годах XVIII в. обычный вывод составлял 10—20 р. за невесту, в 80-х поднялся до 30—40 р. Некоторые депутаты требовали в комиссии для составления уложения отмены согласия помещика и уничтожения платы за вывод, но Екатерина решилась разрешить свободу и бесплатность браков только казенным К. (1775 г.; подтвержден относительно замужства казенных с крепостными еще в 1782 и 1817 г.)...
Есть два рода свободы в обществе: свобода политическая и гражданская (politique et civil). Свобода политическая есть когда классы государственные более или менее участвуют в действии власти законодательной и исполнительной, когда народ управляется законом, общею волею принятым или охраняемым. Свобода гражданская или, лучше сказать, земская есть независимость каждого класса от произвола другого в обязанностях личных и вещественных. Рабство политическое есть когда воля одного или многих составляет закон всех. Рабство гражданское есть когда один класс народа в повинностях личных или вещественных зависит от воли другого. Были и теперь есть государства, кои обладают политическою свободою в верховной степени. Но не было ни одного государства, которое бы имело совершенную гражданскую свободу, в коем бы все состояния были равны, т. е. ни одно не зависело бы от произвола другого. Но каким образом можно достигнуть сей степени? Зависит ли свобода гражданская от свободы политической? Может ли первая существовать без последней? В государствах деспотических даже не чувствуют и цены свободы гражданской. "L'esclavage politique,. -- говорит Монтеский, -- etabli dans le corps de l'etat fait que Ton sent peu l'esclavage civil. Ceux que Ton appelle hommes libres ne le sont guere plus que ceux qui n'y ont pas ce titre; la condition d'un homme libre et celle d'un esclave s'y touchent de fort pres" (De l'esprit de loix, livre XV, cap. XIII). {["Рабство политическое, установленное в государстве, ведет к тому, что начинает мало ощущаться рабство гражданское. Те люди, которых называют свободными, на самом деле являются ими не более, чем те, которые не носят этого названия. Положение свободного человека и положение раба здесь в огромной степени совпадают" (О духе законов, кн. XV, гл. XIII). (фр.)] } В государстве, где утверждена свобода политическая, гражданское рабство уменьшается само собою, если только не будет какого-либо особенного правила к поддержанию его, как то было в Спарте. Рабы переходят в отпущенники, дети отпущенников делаются свободны. Но никакая сила не может родить в государстве свободы гражданской, не установив свободы политической. Это бы было переменить отношения рабства и силу многих деспотов соединить воедино. Но один деспот не может управлять всеми лично; ему необходимо нужны помощники, и, следовательно, политическое рабство не может стоять без рабства гражданского. Отчего в Европе рабство гражданское изгладилось? Оттого, что по разрушении Рима все почти государства учредились на правилах политической свободы. Таков был разум феодальных установлений, вредных по многим отношениям, но весьма полезных для будущего раскрытия свободы. Хотите ли уменьшить в государстве число рабов и деспотов? Начните с себя -- введите закон на место произвола. Утвердите политическую свободу. Желать, чтоб государство было составлено из рабов, друг от друга не зависимых и покоренных воле одного под именем деспота, -- есть желать невозможного. Каким образом установляется политическая свобода в государстве? Воли одного государя к сему недостаточно. Нужно единообразное устремление сей воли к свободе в продолжение многих лет. Нужно, чтобы народ столько привык к сему единообразному действию, чтобы не представлял себе и возможным другой образ управления. Уверенность сия производит, наконец, общее мнение, а общее мнение служит оплотом закону и свободе...
Кто резвится и играет в синем море голубом? Это я, ваш буревестник, черной молнии подобный, Я резвюся и играю и ору как неномальный! Нафига ты раскричался, пену волн крылом срывая? Буря! Скоро грянет буря над ревущим гневно морем! Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну уж дождик, ну уж ветер, Ну еще туда-сюда, А уж буря, грянет буря, Это просто ерунда! В пене гнева стонут волны, мачта гнется и скрыпит, Буревестник с криком реет и от счастия бежит! И смеется, и рыдает, и над тучами смеется, А коварный пингвин прячет тело жирное в утесах! Ты бы тоже тело спрятал! Что ты носишься как демон? Видишь, змеи вьются в море, синим пламенем пылают? Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну уж спрятаться в сарае, Ну уж спрятаться в Дубае, Ну уж в бункере закрыться, ну еще туда-сюда, А уж втиснуться в утесы - Это просто ерунда! И не скроют тучи солнца, нет не скроют, гром грохочет, Я давно усталость слышу и ору как неномальный! Чайки стонут перед бурей, я же, словно черный демон, Разбиваю в пыль и брызги изумрудные громады! Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну разбить бутылку водки, Ну разбить бутылку виски, Ну соседу восемь окон, Ну еще туда-сюда, А громаду изумрудов, Изумрудную громаду Изумрудов в пыль и брызги - Это просто ерунда! Вдруг из маминой из спальни Гордый честный и хромой Бур выходит с бурым буром. Громче бури бура вой! Он буравит в пыль и брызги Изумрудные громады, Валит с грохотом утесы, Морозильник топит в море, Как стрела пронзает тучи И начальников светильник Разбивает головой. Кто здесь глупые гагары? Вы смеялись и просили? Поздно плакать и метаться! Вот вам буря и покой!