О кометах...

@темы: писатели

---

Слегка утомился русской литературой, и перескочил на самого нашего Берроуза...

Нашел смешное уже по заглавию Тарзан и убийства в джунглях.
Не прогадал. Нелепийшая пародия на Маугли и на Пуаро разом.
С пафосными рассуждениями, и главным ключом расследования: Тарзан понюхал перчатку и в конце залаял узнал преступника по запаху...)

А потом я взялся за подземный мир и читаю с удовольствием.

@темы: писатели

---

так на рабочем столе мелькает...

@темы: нефотоарт

---

Надеюсь, англичане не обидятся...)


на самом деле размер будет весьма небольшой, так что в детали вдаваться смысла небыло...)

---

В этот месяц на работе сдаем отчет по-раньше...

Так что декабрь закрыл,
у меня уже новый год...)

---

Сказочка...

@темы: сказочка, обед

---

музычка на чтв...

@темы: muzika

---

хорош гусь (предатель султана)))...

Сіятельнѣйшій графъ, милостивый государь мой, на сихъ дняхъ явилась здѣсь книжка, въ осмѣшку печатная на французскомъ языкѣ въ Парижѣ чрезъ Huart l'aine подъ титуломъ "Lettres Moscovites", о которой нужно мнѣ показалося вашему сіятельству покорно донести, понеже насколько я ни видѣлъ изданныхъ до сихъ поръ сатиръ и либелльовъ, сія съ крайнѣйшею безстыдностію и продерзостію порекаетъ дворъ, министровъ и весь народъ россійскій, одну высочайшую ея импер. велич. и принцевъ крови особъ выключая. Авторово имя утаено, только довольно обстоятельствъ въ книгѣ находится, которыя въ С.-Петербургѣ будучи извѣстны, легко по онымъ его дознаться. Для того при семъ нѣкоторыя спишу: 1) называется онъ итальянцемъ именемъ подложнымъ Рокафортомъ, 2) пріѣхалъ онъ въ Санктпетербургъ въ 1733 годѣ, гдѣ знакомъ былъ графу Савѣ Владиславичу {Рагузинскому.} (котораго много хвалитъ), купцу Маріоти и профессору Делиллю {При петербургской академіи наукъ.}, у котораго сказываетъ и въ домѣ жилъ. 3) При отправленіи профессоровъ въ Камчатку {Въ извѣстную камчатскую экспедицію.}, онъ съ ними ѣхалъ до Казани, гдѣ отъ губернатора, яко спіонъ французскій заарестованъ и присланъ въ Санктпетербургъ, гдѣ довольно держался. Я надѣюсь, что ваше сіятельство соизволитъ меня наставить, какимъ образомъ съ моей стороны я долженъ поступать во опроверженіи сей книги, которою наипаче вашего сіятельства и другихъ господъ чужестранныхъ въ россійской службѣ касается, которыхъ самъ авторъ неслыханными порекаетъ бранми, а издатель въ приложенномъ предисловіи именно грозитъ, что если на него будетъ какая отъ васъ жалоба, то намѣренъ печатать особливую недѣльную газету, въ которой всю желчь свою испустить имѣетъ. Если ваше сіятельство за благо принять изволите, то я могу чрезъ господина Шевиньи {французскій посолъ при лондонскомъ дворѣ.} принести нужныя жалобы кардиналу де-Флери {Первый министръ во Франціи.}, который,надѣюся, что издателю не оставитъ сію продерзость безъ наказанія, что все смѣлость пріемлю вашему сіятельству предлагать для показанія моей ревности въ защищеніи славы моего отечества и партикулярно въ предостереженіи вашего сіятельства чести, будучи чистосердечно и съ крайнимъ почтеніемъ вашего сіятельства всепокорно послушный слуга к. Антіохъ Кантемиръ.

Мая 23, За нѣсколько мѣсяцевъ появился здѣсь итальянецъ именемъ Локателли, за которымъ я нарочно людей приставилъ, чтобы извѣститься, кто онъ таковъ и откуда, сумнѣваяся, что онъ самый авторъ книги подъ титуломъ Lettres Moscovites. Чрезъ нихъ я напослѣдокъ увѣдомленъ, что онъ былъ въ Россіи и что больше подозрительно съ великими похвалами о всѣхъ тамошнихъ дѣлахъ говоритъ, чтобъ тѣмъ больше прикрыть изданныя отъ себя письменныя хулы. Человѣкъ онъ ростомъ не великъ, лѣтъ около 50, ни сухъ, ни жиренъ, смуглъ собою, большой носъ, черные глаза и черныя широкія брови, и здѣсь продаетъ разные медицинскіе секреты. Я у искусныхъ здѣсь юрисконсультовъ постороннимъ образомъ довѣдывался, можно ли бы его арестовать и наказать за сочиненіе помянутой книги; но признаютъ, что того учинить не можно, понеже нельзя доказать, что та книга здѣсь писана и печатана, а вины въ другомъ государствѣ учиненныя здѣсь наказывать не можно, понеже и самымъ убійцамъ всякое государство защитою обыкло быть, когда къ нему прибѣгаютъ изъ мѣста, гдѣ убійство учинили, и кромѣ того вольность здѣшняго народа, который на всякій день въ безстыдныхъ пасквинатахъ противъ самаго короля и министровъ показывается, такъ велика, что никогда чрезъ судъ въ подобныхъ дѣлахъ сатисфакцію получить не можно. Потому къ наказанію его, Локателлія, одинъ способъ остается, чтобы своевольнымъ судомъ чрезъ тайно посланныхъ гораздо побить и буде ваше имп. велич. тотъ способъ опробовать изволитъ, то я оный въ дѣйство произведу, но нужно прежде всемилостивѣйшее разсмотрѣть описанный отъ меня его портретъ, сходенъ ли съ тѣмъ человѣкомъ, который держанъ подъ арестомъ 1735 г.

@темы: писатели

---

вот как бы что почитать 300 лет тому назад...

...Ниже нынѣ во правду, егда священнѣйшему вашему императорскому величеству сія, аки младовозрастныхъ лѣтъ цвѣты, принести и посвятити смѣлость пріемлю, что-либо таково мене произнесша, самъ съ должною сердца покорностію признаю, еже высочайшихъ сихъ щедротъ достойно было бы. Трудокъ бо сей прилежности паче, неже остроумія указаніемъ есть, и который развѣ что благочестнаго предвоспріятія и зеленѣющагося, въ немъ же написася, и священныхъ писаній рачительнаго возраста лѣпотствомъ пріукрашается: не вижду подъ которымъ видомъ священнѣйшему вашему величеству благоугоденъ быти моглъ бы. Сочинися аки бы самъ собою, за частое во священныхъ псалмопѣніяхъ упражненіе, ими же богодухновенный царь Давидъ всевышнему Богу хвалу воспѣваше и божественная прославляше благодѣянія...

въ лѣто отъ сотворенія міра 7235, отъ рождества же по плоти. Бога Слова, 1727, индикта 5, мѣсяца ноемиріа въ... день.

---

между прочим...

...Одоевскому было адресовано одно из последних писем Пушкина. На предложение принять участие в издании Детского журнала Пушкин отвечал: “Батюшка, Ваше сиятельство! Побойтесь Бога: я ни Львову, ни Очкину, ни детям – ни сват, ни брат. Зачем мне so-действовать Детскому журналу? уж и так говорят, что я в детство впадаю. Разве уж не за деньги ли? О, это дело не детское, а дельное. Впрочем, поговорим”...

@темы: писатели

---

Знаете ли вы русскую литературу?

Одоевский Владимир Фёдорович.

Хорошее жалованье, приличная квартира, стол, достаточное освещение и паровое отопление.

Домашняя драма, в 3-ёх д.

Действующие лица:
Емельян Андреянович Сыромятников, -- человек важный, лет пятидесяти; он часто хмурит брови, говорит свысока, протяжно, с ударением на каждом слове, не слушает, что ему говорят, и прерывает чужую речь без всякого милосердия; он в вицмундирном фраке, белом галстуке и пёстром жилете.
Глафира Ильинична Сыромятникова -- его супруга; угадать её лет нельзя; в ней есть что-то ребяческое, соединенное с опытным кокетством; она часто улыбается и поводит глазами без всякой нужды; ей очень хочется быть дамой хорошего тона; она в богатом пеньюаре, на голове с двух сторон завиты косы, на ногах щегольские туфли; она кокетничает своими ножками.
Ванечка, сын их -- в первом действии избалованный, дерзкий мальчик 14-ти лет; он нагло на всех посматривает и имеет все ухватки взрослого негодяя. Он в полуфраке, с открытой шеей, в руках хлыст. Во втором действии - в венгерке, ему 21 год.
Месье Трипо -- его дядька (mênin), франт дурного тона, в пёстром галстуке, на жилете пропасть цепочек; прическа, как у парикмахера, в лице наглость и подлость.
Ксенофонт Григорьевич Измов -- в первом действии - учитель благородной, но робкой наружности, он не умеет ни сесть, ни поклониться; галстук белый, поношенный, коричневый фрак со светлыми пуговицами застёгнут почти доверху, рукава и панталоны очень короткие. В третьем действии - богатый, обрюзглый, хилый старик лет 60-ти, в бархатном широком сюртуке и плисовых сапогах.
Лиза и Эмилия -- его дочери.
Иван Иванович Сердоболин -- кабинетный гость, в изношенном вицмундире, в кармане бумаги; волосы приглажены, круглая табакерка, из которой он часто нюхает, но как бы украдкой. Большая скромность в движениях, глаза всегда потуплены в землю.
Богдан Богданович Лихвинзон -- приятель и товарищ Измова, лет пятидесяти, но довольно вертлявый, с порядочным брюшком, во фраке, волосы крашеные и искусно прикрывающие лысину.
Граф Александр Рельский -- молодой человек неопределённой наружности, одет просто и щеголевато.
Слуга.
Лакей.
Горничная...

@темы: сказочка, писатели

---

Князь таки крут! Вот по мне по итогу круче Пушкина.
Пушкин молодец и ловкач. А Одоевский - Пушкин, Гоголь и Салтыков-Щедрин одновременно, а еще и на работу ходил...

@темы: трактат, писатели

---

мыльницей другое дело...

---

подоконник...

@темы: подоконник, обед

---

о цивилизациях...

с ужасными переходами через квадратики...

@темы: історія

---

Nekto 136...

@темы: сказочка, обед, Nekto

---

Вот хотел было наехать на Пушкина из-за ехидства на Одоевского, но, с другой стороны, я его понимаю. Он говорил, как литератор, как правильно вещь писать. А Одоевского носило, ему хотелось и сказку, и трактат, и научную статью, и философию с аллегорией. Может с литературной точки зрения он и не прав, а жрать таки Пушкин приходил регулярно...

из Панаева:

"...На вечерах Одоевского бывали также довольно часто Пушкин, на которого молодые литераторы с благоговением выглядывали издалека, потому что он всегда сидел в кругу светских людей и дам, и князь Вяземский, появлявшийся обыкновенно очень поздно.
Известно, что желание Одоевского сблизить посредством своих вечеров великосветское общество с русской литературой не осуществилось. <…>
Большинство наших так называемых светских людей того времени отличалось крайней пустотою и отсутствием всякого образования, потому что болтанье на французском языке, более или менее удачное усвоение внешних форм прошлого европейского дендизма и чтение романов Поль-де-Кока нельзя же назвать образованием. Исключений было немного, и к самым блистательным исключениям принадлежал граф Матвей Юрьевич Виельгорский — человек с тонкою артистическою натурою и с большою начитанностию. Остальные не принимали и не могли принимать ни малейшего участия ни в развитии отечественной литературы, ни в каких человеческих интересах, а знали о существовании русской литературы только по Пушкину и по другим, которые принадлежали к их обществу. Они полагали, что вся русская литература заключается в Жуковском, Крылове (басни которого их заставляли учить в детстве), Пушкине, князе Одоевском, князе Вяземском и графе Соллогубе, который всем своим светским приятелям читал тогда своего «Сережу», еще не появившегося в печати. Чтобы получить литературную известность в великосветском кругу, необходимо было попасть в салон г-жи Карамзиной — вдовы историографа. Там выдавались дипломы на литературные таланты. Это был уже настоящий великосветский литературный салон с строгим выбором, и Рекамье этого салона была С. Н. Карамзина, к которой все известные наши поэты считали долгом писать послания. Дух касты, аристократический дух внесен был таким образом и в «республику слова». Аристократические литераторы держали себя с недоступною гордостью и вдалеке от остальных своих собратий, изредка относясь к ним только с вельможескою покровительственностию. Пушкин, правда, был очень ласков и вежлив со всеми, как я уже говорил, но эта утонченная вежливость была, быть может, признаком самого закоренелого аристократизма. Его, говорят, приводило в бешенство, когда какие-нибудь высшие лица принимали его, как литератора, а не как потомка Аннибала, пред кем

«…громада кораблей вспылала,
И пал впервые Наварин!»

Князь Одоевский, напротив, принимал каждого литератора и ученого с искренним радушием и протягивал дружески руку всем вступавшим на литературное поприще, без различия сословий и званий. Одоевский желал все обобщать, всех сближать и радушно открыл двери свои для всех литераторов. Он хотел показать своим светским приятелям, что кроме избранников, посещающих салон Карамзиной, в России существует еще целый класс людей, занимающихся литературой. Один из всех литераторов-аристократов, он не стыдился звания литератора, не боялся открыто смешиваться с литературного толпою, и за свою страсть к литературе терпеливо сносил насмешки своих светских приятелей, которым не было никакого дела до литературы и которые вовсе не хотели сближаться с людьми не своего общества… Светские люди на вечерах Одоевского окружали обыкновенно хозяйку дома, которая разливала чай в салоне, а литераторы были битком набиты в тесном кабинете хозяина, заставленном столами различных форм и заваленном книгами, боясь заглянуть в салон… Целая бездна разделяла этот салон от кабинета.
Но для того, чтобы достичь вожделенного кабинета, литераторам надобно бьшо проходить через роковой салон — и это для них было истинною пыткою. Неловко кланяясь хозяйке дома, они как-то скорчившись, съежившись и притаив дыхание, торопились достичь кабинета, преследуемые лорнетами и разными, не совсем приятными для их самолюбия взглядами и улыбочками...

... Кроме Сахарова привлекал к себе любопытство великосветских гостей князя Одоевского — отец Иакинф Бичурин, изредка появлявшийся на субботах. Он обыкновенно снимал в кабинете Одоевского свою верхнюю одежду, оставался в подряснике, имевшем вид длинного семинарского сюртука, и ораторствовал о Китае, превознося до небес все китайское.
Он до того окитаился, вследствие своего долгого пребывания в этой стране, что даже наружностию стал походить на китайца: глаза его как-то сузились и поднялись кверху.
Когда Иакинф заговаривал о своем Китае, многие светские господа из салона княгини приходили слушать его.
Отец Иакинф говорил грубо, резко напирал на букву «о» и не стеснялся в своих выражениях.
Какой-то светский франт перебил его однажды вопросом:
— А что, хороши женщины в Китае?
Иакинф осмотрел его с любопытством с ног до головы и потом, отворотясь, отвечал хладнокровно:
— Нет, мальчики лучше.
Однажды Иакинф проповедывал о том, что медицина в Китае доведена до высочайшего совершенства и что многие весьма серьезные болезни, от которых становятся в тупик европейские врачи, вылечиваются там очень легко и быстро.
— Какие же, например? — спросила княгиня Одоевская.
— Да вот хоть бы кровавый понос, — отвечал он…"

@темы: історія, дневники, писатели

---

из В.Ф. Ленца...

...В этом доме не существовало общего всем другим домам и всегда тягостного обычая представлять гостей друг другу. Раз введенный сюда считался как бы знакомым со всеми и так и держал себя. Это весьма удобно. Уходят, не прощаясь, и входят с легким поклоном, как будто виделись 10 минут тому назад. Мне захотелось посидеть, по крайней мере, около Пушкина. Я собрался с духом и сел около него. К моему удивлению, он заговорил со мной очень ласково: должно быть, был в хорошем расположении духа. Гофмана фантастические сказки в это самое время были переведены в Париже на французский язык и, благодаря этому обстоятельству, сделались известны в Петербурге. Тут во всем главную роль играл — Париж. Пушкин только и говорил что про Гофмана; не даром же он и написал «Пиковую даму» в подражание Гофману, но в более изящном вкусе.
Гофмана я знал наизусть; ведь мы в Риге, в счастливые юношеские годы, почти молились на него. Наш разговор был оживлен и продолжался долго; я был в ударе и чувствовал, что говорил, как книга. «Одоевский пишет тоже фантастические пьесы», — сказал Пушкин с неподражаемым сарказмом в тоне...

...Наверху в библиотеке у Одоевского сидел худощавый господин в черном фраке, застегнутый на все пуговицы, со звездою на каждой стороне груди. Я слышал от Бартоломея, что настоящая сторона для звезды левая, хотя бы их имелось и две. Черный господин напомнил мне Магнетизера в Гофмане. Он рассуждал о полемике между Савиньи и Гансом по вопросу о possesio, сделавшейся известною благодаря только что прибывшей из Парижа книге Лерминье: Introduction Ю l'histoire de droit, поверхностной, но написанной увлекательным слогом. И все же опять Париж! Черный господин продолжал ораторствовать. Пушкин бросал на него нетерпеливые взгляды: ему очевидно все это страшно надоело. Я испросил себе слова, только потому (как я скромно прибавил), что слушал в Берлине лекции Савиньи и Ганса. Я попал в свою сферу и изложил дело ясно и общедоступно, что не составляет большой заслуги для студента Дерптского университета. Черный господин поднялся с места и прямо подошел ко мне. «Я принимаю по четвергам, — сказал он, — и буду очень рад видеть вас у себя. Я Дегай». Это приглашение имело для меня важные последствия. До сих пор тяжба моя заставляла меня не раз понапрасну стучаться у дверей его; он оставался для меня невидимкой, он, директор Министерства юстиции. Дегай тотчас же определил меня на службу, что было моим самым горячим желанием, ибо Петербург мне полюбился. <…>
Итак, косвенным образом я обязан князю Одоевскому, что поступил на службу. Его звали: Monmorancy russe (Русский Монморанси) по древности его рода. Он был ученый музыкант и в игре превосходил меня значительно. Бахова музыка была ему как своя. На Фильдов лад играл он превосходно, прямо читая ноты…

@темы: дневники, писатели

---

Ну, я пошел в фанаты Одоевского...)

@темы: писатели

---

ну и за одно...

«Ламекис, или Необыкновенные путешествия одного египтянина к центру Земли, с открытием острова сильфид»

Первое издание выходило в восьми томах с 1735 по 1738 год; первые четыре тома в Париже (1735-1737), остальные, в связи с запретом на романы, в Гааге (1738). Переиздан в двух томах в серии «Воображаемые путешествия» (1788, тома 20 и 21). В 1736 переведён на голландский язык...

@темы: сказочка, писатели, книжки